Глава 1: Постановка вопроса о мышлении: опыт онтологической пропедевтики.
Параграф 1: Философемы присутствия, отсутствия и неприсутствия и языковые модусы.
Для того, чтобы поставить вопрос о мышлении, необходимо знать, как этот вопрос может быть поставлен. Чем обусловлен тот или иной вопрос в сфере языка. Любой вопрос обусловлен в рамках языка возможностями этого языка. Возможности, на которых основывается построение того или иного вопрошания, я называю языковыми возможностями вопрошания. Такие возможности языка определяются элементарными структурами вопрошания. Эти элементарные языковые структуры я и называю модусами вопрошания. Среди этих модусов я выделяю три: <что>, <какой> и <как>. Первый я нызываю модусом открытия. Второй и третий - модусами сокрытия, причём <какой> - это первый модус сокрытия, а <как> - второй модус сокрытия.
Модус <что> предполагает обращение к самой вещи, выведение её в открытость в терминах Хайдеггера); модус <какой> предполагает обращение на отношение (вещи к нам, нас к вещи, вещей между собой), поэтому может быть также назван модусом отношения (предмет изъясняется через что-то другое); и наконец, модус <как> предполагает обращение к описанию вещи. (Причём я не упускаю того факта, что и другие модусы пользуются описанием, но вместе с тем хочу отметить, что именно в модусе <как>, в отличие от других модусов, описание являетсе не средством, а целью.) В модусах <как> и <какой> предмет, таким образом, скрывается, а мы имеем дело либо с отношениями этого предмета, либо с его описанием. Поэтому указанные модусы были названы мной модусами сокрытия. Модус <как> назван вторым модусом сокрытия в виду того, что в нём от нас сокрыта не только сама вещь, и она не просто изъясняется через что-то другое, как это имеет место в модусе <какой>, но сама подменяется описанием. Таким образом, приступая к рассмотрению в модусе <как>, мы будем везде иметь дело лишь с описанием вещи. Следовательно, в модусе <как> вещь оказывается вдвойне сокрыта от нас. Этот модус характеризует вторую степень сокрытия вещи, и поэтому может быть назван вторым модусом сокрытия.
Для прояснения сути этого параграфа необходимо сказать несколько слов. Дело в том, что философемы присутствия, отсутствия, неприсутствия используются Хайдеггером в его онтологии для прояснения связи языка и бытия. Напомню суть. Вначале Хайдеггер показывает, что сущность языка есть сказ, в этом сказе языка сказывается бытие. Исток языка (то, откуда он берёт своё начало) - это событие (ereignis, ereignen), которое правит присутствующе-отсутствующим в сказе, изъяснение которого и есть дело языка, по Хайдеггеру. Таким образом, сущность языка как дома бытия, сказывающая это бытие, реализуется в двух его функциях - показывании и скрывании. Работа языка фундаментальным образом связана как с присутствием, так и с неприсутствием.
В свете такого положения дел я приступаю к изложению своих взглядов на соотношение этих философем. Вначале о том, что меня не устраивает в положении дел, обрисованном Хайдеггером.
Хайдеггер чётко разграничивает присутствие и отсутствие, а с другой стороны, отсутствие и неприсутствие употребляет как синонимы. Их отождествление в онтологии Хайдеггера основано на его убеждении в том, что как в отсутствии, так и в неприсутствии, скрывается нечто, что ждет своего раскрытия “в истине присутствия”. Я же предлагаю различить неприсутствие и отсутствие именно на основании того, что отсутствию не присуща сокрытость чего-либо, тогда как в неприсутствии действительно скрывается нечто, что ждет своего раскрытия в истине присутствия. Исходя из этого, неприсутствие имеет место как медиальная область, в которой присутствие и отсутствие равнозначны. Пользуясь хайдеггеровским термином “намёк” [38,285], можно сказать, что неприсутствие намекает как на присутствие, так и на отсутствие .
Теперь нам более отчётливо видны черты хайдеггеровской онтологии и вместе с тем её ограниченность. Онтология, предложенная Хайдеггером, строится на языке, это языковая онтология, для экспликации которой Хайдеггер пользуется герменевтическим методом. И поскольку такая экспликация онтологии покоится на языке, постольку вполне закономерно, что Хайдеггеру не удаётся с достаточной очевидностью развести присутствие и отсутствие. Поскольку, как уже было сказано, дело языка состоит в открытии и сокрытии, следовательно, отсутствие не доступно сказу языка. И далее, везде, где у Хайдеггера речь идёт об отсутствии и о неприсутствии, речь идет всегда об одном, а именно о неприсутствии.
Возвращаясь в лоно языка и принимая во внимание вышеизложенное, можно сказать, что модус открытия характеризует язык как хранителя присутствия, а модусы сокрытия <какой> и <как>, поскольку характеризуют вторую его функцию - функцию скрывания, отсылают вопрошающего в этих модусах в область неприсутствия.
Параграф 2: Бытие и присутствие.
Хайдеггер в работе о технике обрисовывает два способа раскрытия потаённости poihsiV (про-из-ведение), характерный для античного и классического искусства, и пришедший ему на смену (в век планетарной техники) постав как поставление всего в наличие готовым к употреблению.
И тот и другой способы раскрытия посланы самим бытием как его событие, таким образом, поэсис и постав есть само бытие, то есть не подвластны человеку в своём существе, хотя только через человека они могут осуществиться и осуществляются. Поэсис несёт истину бытия в то время, как постав за-ставляет эту истину представлением. Таким образом, в эпоху постава истина бытия скрывается (вытесняется в сферу сокрытого).
Эта метаморфоза фиксирутся в языке в качестве доминанты модусов сокрытия в его вопрошающих возможностях. Другими словами, человек, вопрошающий бытие в эпоху постава, сориентирован в своём вопрошании модусами сокрытия <какой> и <как>.
Здесь открывается то, почему на смену поэсису приходит постав. Происходит это потому, что изначальное сказывание о бытии как о присутствии уступает в эру планетарной техники место скрыванию бытия, вытеснению его в неприсутствие. Так мы подходим к более глубинной стороне вопроса о поставе. Сущностное отличие его от поэсиса в том, что в то время как поэсис был наделён способностью изъяснения бытия в истине присутствия (alhqeia), постав являет собой силу исторической трансформации, где бытие скрывается от нас в области неприсутствия. В эру планетарной техники в область присутствия выдвигается постав, но так как постав послан самим бытием (т.е. несёт весть бытия которое сокрыто), то он, выдвигаясь в присутствие, определяет вопрошание в модусах сокрытия.
Хайдеггер говорит о крайней опасности постава. Исходя из сказанного, мы можем понять эту опасность как то, что в эпоху постава бытие скрывает от нас свою истину двояким образом. С одной стороны, само бытие потаено в сокрытости неприсутствия, а с другой - в присутствие может быть выведена только сокрытость бытия в виде постава. А это значит, что в эпоху господства постава бытие уже не может быть выведено в присутствие. Присутствие поставом отделено от бытия. (Постав, посланный бытием для своего раскрытия, выводит в присутствие бытие, но только как сокрытое, так как бытие, пославшее постав, оказывается вытесненным им в область неприсутствия.) Главное, что я хочу сказать здесь, это то, что в эпоху господства постава бытие отделено от присутствия и потаено в сокрытом, и в этом действительная суть великой трансформации в эру планетарной техники. Хайдеггер своим разделением бытия и сущего лишь угадывал это отделение присутствия от бытия.
Параграф 3: О сути вопрошания.
Поставить вопрос о мышлении, значит поставить вопрос о существенном в человеке. Существенное в человеке - это то, что указывает на путь уяснения связанности его с бытием. В существе вещи даёт о себе знать её укоренённость в бытии. Таким образом, существенное - это ещё не сам путь, но указатель этого пути.
Мышление как слово привычное для речи уводит от существа человека, показывая путь к ratio, следующий главным образом философской привычке. Значит вопрос, которым мы желали бы открыть эту существенность, должен уводить от привычного, уводя от торопливости говоримого.
Не мысль полагает себе границу и не мыслимое в этой мысли. Мыслимое в мысли указывает на бытие сущего, а немыслимое - на бытие. Оно то и полагает границу мысли и мыслимого. Вопрос о существе человека должен указать на мысль как укоренённость мыслимого в немыслимом. Существо мысли покоится на этой укоренённости и постоянно свидетельствует о ней. Попытка узреть эту укоренённость будет вопрошанием мышления.
Второй стороной вопрошания должно быть то, что помещает его в горизонт тайны (тайны не в смысле потаённого, а в смысле ничто). А именно то, что немыслимое - это и нетайное. Эти две стороны можно назвать горизонтами вопрошания. При совмещении двух горизонтов вопрошания два отрицания (немыслимое и нетайное) не накладываются и не уничтожают друг друга (как у Гегеля), а стоят рядом, размыкая зазор, в котором собственно и происходит вопрошание.
В вопрошании из неприсутствия выводится в присутствие истина существа. Эта линия вопрошания называется истинствованием. Другая линия вопрошания следует существенности (укоренённости в бытии, которое сокрыто в неприсутствии). Вопрошание осуществляется в воссоединении этих двух линий вопрошания в едином кружащем потоке, образующем вихрь вопрошания (герменевтический круг). Вступая в вечное кружение этого вихря, мы следуем сказу языка.